Владимир Наседкин отметил свое 69-летие открытием выставки «Венецианские строфы». Художник представил в атмосфере библиотечного спокойствия и тишины книгу, где каждое изображение даже не иллюстрирует, а визуализирует стихотворения Иосифа Бродского, написанные в Венеции, и посвященные городу-музею на воде. Каждую форму для своих ксилографий художник тщательно и кропотливо вырезал на самшите. Каким Наседкин увидел «смятое за ночь облако» и «невесомую массу взятой в квадрат лазури», «МК» рассмотрел через лупу.
Рабочее место мастера гравюры.
Под белыми сводами старинных стен здания XVII века «Венецианские строфы» читаются особенно медитативно. Публика оказывается будто бы в музее-библиотеке. Перед нами витрины, где под стеклом разместилось 16 разворотов со стихами Иосифа Бродского и их визуализациями, созданными художником Владимиром Наседкиным. На каждом листе справа – сами строчки, нанесенные на особую, сделанную вручную, бумагу, а слева – загадочные узоры, напоминающие отпечатки пальца. Присматриваешься, и в этом танце линий, фрагментами отражается Венеция.
Кажется, вот тут над лагуной летит одинокая чайка, а здесь у берега вырастает лабиринт из старинных улочек. Присматриваешься (для этого есть специальная лупа с подсветкой) – и домики превращаются в рыб или гондолы. Кажется, маленькие картинки (примерно 5 на 5 см) обладают кинематографической магией и меняются на глазах. Еще одна их странность в том, что несмотря на микро-размер, кажется, что мы смотрим на макро-мир – на целую Вселенную по имени Венеция – сверху вниз. В «библиотеке» можно увидеть рабочее место мастера гравюры – формы из самшита, инструменты, фотографии, большую лупу рядом с сочинениями поэта, строками которого была вдохновлена эта кропотливая работа.
– Это фрагменты действительности – моря, лагуны, улиц, – говорит художник. – На мой взгляд, поэзия – это искусство безобразного восприятия, то есть зрительный образ может вообще не возникать. Поэзия как изобразительное искусство: многое может быть сказано через паузы, эстетический намек, недосказанность. Они могут быть заключены в пустом пространстве, где вдруг возникает всплеск рыбы или фрагмент висла гондолы. Если внимательно смотреть – можно увидеть больше.
Владимир Наседкин.
Именно так – через паузы и намеки – многое сказано и в поэзии Бродского. «Ночью мы разговариваем с собственным эхом; оно обладает теплом мраморным, гулкий, пустой аквариум с запотевшим стеклом»… «Скрипучие грифы гондол покачиваются, издавая вразнобой тишину»… «Смятое за ночь облако расправляет мучнистый парус…». Для поэта Бродского Венеция была «земным раем». Там, на кладбище Сан-Микеле в 1996 году, он нашел последний приют.
– А что для вас Венеция? – интересуюсь у Владимира Наседкина.
– Место радости, где я много раз бывал и выставлялся. Этот проект был впервые представлен как раз в Венеции – в библиотеке Университета Ca Foscari. Потом показывался в Риме, а недавно во Владикавказе. Теперь в Москве, но это не повторение тех выставок, каждый раз она читается по-своему.
– Скучаете по городу на воде?
– Ничего, поедем опять. Жизнь художника – бесконечный космос. Никогда не знаешь, где окажешься сегодня и кем будешь завтра. И об этом даже не надо думать. Надо делать свое дело.
Друг Наседкина художник Александр Пономарев был куратором той венецианской выставки в библиотеке Ca Foscari. Именно он подтолкнул Владимира к идее создания книги художника, где каждый экземпляр уникален, всего их было сделано 50. Первый достался в подарок Пономареву, 10-й находится в Центре Помпиду, 18-й – выставляется теперь в Москве. У автора не осталось ни одного в личной коллекции.
Лист из книги художника.
– Ксилография сегодня – немодное, почти утерянное искусство, – говорит Пономарев. – Очень мало художников преуспели в этой технике. Из них единицы контактируют с современным искусством. Это сложная изысканная техника, и Володя потрясающе в ней работает. Мне пришла идея сделать ее именно в библиотеке, где до того не бывало выставок, а теперь они там регулярно. Помню, как на открытии в 2011 году приходил граф Джироламо Марчелло – венецианский аристократ, потомок дожей. Именно ему посвятил последнее стихотворение Бродский. И как раз он добился разрешения захоронить поэта на кладбище Сан-Микель. Он рассказывал, что даже видел того кота, в которого превратился Бродский после смерти. Граф умер два года назад. Он тоже оценил тонкую работу Володи.